Ахалкалакелова Ольга Ивановна, эндоскопист, стаж – 28 лет: «В работе я даже не различаю коллег по полу. Руки ценятся с головой. А на все, что между этим, на половые признаки, я не обращаю внимания и не задумываюсь об этом»

В 1993 году я закончила институт с твердым намерением быть хирургом. Хирургия — это прикладное искусство. Хотелось работать именно руками и что-то делать руками. Отучилась, 2 года отработала хирургом, потом открылось эндоскопическое отделение и меня пригласили поучиться и перейти сюда. С 96-го у нас [в детской больнице скорой медицинской помощи] официально открыто детское эндоскопическое отделение, единственное во всем городе, в котором мы оказываем всю необходимую эндоскопическую помощь. Здесь, в этом отделении, мы потихонечку поднимали эндохирургию, работали, оперировали.

Моя первая операция… После третьего курса института мы, как все студенты, устраиваемся на подработки. Мне повезло устроиться в оперблок в областной больнице, в отделение детской хирургии. Там был прекрасный коллектив, меня там заметили, и уже на 6 курсе мне доверили оперировать самой (это была субординатура, сейчас уже нет такого). Тогда мне доверили сделать пупочную грыжу, потом фимозы, и потом пошли остальные операции.

Страшно на первой операции не было. Страшно было потом, когда мне пришлось дежурить с главным врачом в одной команде. Я помню, как я оперировала ребенка, а он стоял сзади, смотрел что я делаю, и у меня спина была мокрая от волнения. Хотя сама операция была не страшная, просто волнение сказалось. А так мы на операциях не переживаем, нельзя.

Эндохирургические операции мы тоже начинали здесь [в детской больнице скорой медицинской помощи]. Потихонечку, сначала аппендициты, что-то попроще, потом посложнее, например, спаечная болезнь, когда у ребенка непроходимость. Нам надо попытаться все сделать максимально деликатно, не делая большой разрез, не открывая живот, а вот так вот найти где-то доступ и потихонечку, максимально щадяще для ребенка, провести вмешательство. Сделать не просто разрез в полсантиметра, а провести операцию максимально щадящим для всего организма способом.

Изначально нас, женщин, отговаривали от профессии. Мы пришли в то время, когда кафедрой детской хирургии заведовала профессор, которая говорила, что хирургия – это не женская работа! И мы все спрашивали: «Ну, а вы как же?» Она говорила, что это эксклюзив, что у нее своя ситуация семейная. Тем не менее, две из трех девочек, которые пришли работать хирургами, до сих пор в хирургии работают. Третья – эндоскопист, но она из «детства» (детской специализации – прим.) ушла.

Но никакой дискриминации женщин в хирургии я не заметила. У нас сейчас смешанный коллектив, и я не разделяю коллег-мужчин и коллег-женщин. У меня был заведующий, с которым мы 20 лет работали вместе, я, можно сказать, на его руках воспитывалась. Сейчас в хирургии, на мой взгляд, половина женщин, но хирургия – сложная вещь, в которой очень много направлений. Много приходит молодежи, причем молодежи женского пола. А в работе я даже не различаю коллег по полу. Руки ценятся с головой. А на все, что между этим, на половые признаки, я не обращаю внимания и не задумываюсь об этом.

Баханец Наиля Геннадьевна, акушер-гинеколог, стаж – 36 лет: «Ситуации бывают достаточно экстренные. И нам нужно быстро принимать решение. Это у нас самое важное».

 Я с детства хотела работать акушером-гинекологом, и это моя мечта, которая сбылась.

Моя самая первая операция была еще в интернатуре. Мы сначала учились, потом долго ассистировали, а потом нам разрешали под руководством старшего доктора идти оперировать, и вот наконец-то мне разрешили идти самой, с опытным ассистентом. Это было страшно, но все прошло нормально, даже хорошо. Интернатуру мы проходили в гинекологической больнице скорой помощи, и там за сутки бывало больше десятка операций, то есть опыт был достаточно большой. Нас все время учили, у нас были очень хорошие педагоги.

Сейчас в детской больнице скорой медицинской помощи мы оказываем всю гинекологическую и, в том числе, хирургическую помощь девочкам от 3-х месяцев до 18 лет, то есть вся специализированная гинекологическая помощь в городе оказывается только в нашем стационаре. С учетом последних достижений медицины мы оказываем квалифицированную помощь, большая часть операций проводится с лапароскопическим доступом, более щадящим для пациенток, ведь нам важно сохранить здоровье девочки в дальнейшем.

Все пациентки с гинекологическими патологиями органов малого таза и половых органов, требующими хирургического лечения, оказываются в нашем стационаре. Кисты, образования малого таза, пороки развития, травмы и воспалительные изменения, все, что требует оперативного лечение – все к нам.

У нас в больнице много ситуаций на грани хирургии и гинекологии, то есть девочки в приемном покое осматриваются и хирургом, и гинекологом, и даже в операционную мы часто идем вместе с коллегами. Девочек с онкологической патологией и с патологией органов малого таза мы оперируем совместно с онкологами. К счастью, таких операций мы проводим с каждым годом все меньше.

В больнице скорой помощи нам нужно очень быстро реагировать, быстро оказывать помощь. У нас бывают и обильные кровотечения в результате травм, и внутрибрюшные кровотечения, то есть ситуации бывают достаточно экстренные. И нам нужно быстро принимать решение. Это у нас самое важное. 

Вальгер Анна Сергеевна, отоларинголог, стаж – 15 лет: «Меня никогда не пытались отговорить от хирургии. Человек должен заниматься тем, что ему нравится. Важно получить удовольствие своей работы, иначе зачем работать?»

Отоларингологом я работаю с 2009 года. В больницу детской скорой помощи я пришла в 2012 году. То есть уже пошел двенадцатый год.

Отоларингология — область достаточно сложная, но она интересна тем, что есть у нас и хирургическая часть, и терапевтическая часть. Мы должны соблюдать этот баланс хирургии/терапии. В стационаре лежат именно хирургические дети, сложные, те, которые не могут вылечиться амбулаторно. Здесь самое сложное и самое интересное, если говорить с позиции врача.

Мы — единственное детское лор-отделение вообще в городе-миллионнике. Это отделение обеспечивает полностью всю детскую лор-службу нашего города. Поэтому и практика большая и очень много времени проводим в операционной. 

В «детстве» (детском отделении – прим.) самые частые заболевания – воспаление аденоидов и миндалин, и самая частая операция у нас — удаление аденоидов. Это то, что наши хирурги могут делать с закрытыми глазами, легко и качественно, потому что руки уже привыкли. Раньше были редкие операции по исправлению носовой перегородки у детей. Но сейчас мы набираем обороты, потому что всемирная практика изменилась: раньше считалось, что детям нельзя делать перегородки, сейчас все поменялось. Но во взрослой практике перегородки носа делаются достаточно легко, 20 минут - и готово. А в «детстве» нельзя использовать такие методики. Тут все щадяще, тут чисто пластические операции, когда мы зоны роста не трогаем, все сопоставляем, все прошиваем. Это технически сложный процесс, ведь мы должны сделать все исключительно изнутри, не нарушая целостности вот этого маленького детского носика. Технически нам, работающим с детьми, намного сложнее, чем лор-врачам, которые работают со взрослыми.

И уши тоже. Вот в этом кубическом сантиметре внутри ушка есть три слуховые косточки, которые между собой соединяются с суставами, и барабанная перепоночка, и внутреннее ухо, и еще лицевой нерв, который, если его не дай бог тронешь, то пол-лица просто упадет. То есть это настолько мелкая работа, что прямо доли миллиметров вымеряешь, чтобы не навредить, сопоставить каждую косточку, чтобы звуковая волна четко передавалась, чтобы слух сохранить. Вот такая вот мелкая очень кропотливая работа, подковать блоху практически. Потому что это ребенок, которому дальше жить.

Я всегда очень хотела заниматься хирургией. Но, так как у меня есть семья, нельзя было ее сбрасывать со счетов. Мне хотелось все сочетать: быть хирургом, но при этом иметь семью, ребенка, оставаться женственной. В обычной хирургии, наверное, это бы не получилось, нет. Там все по-другому. Меня никогда не пытались отговорить от хирургии. Ни один человек, ни коллеги, ни семья, никто никогда не пытался меня от этого говорить. Человек должен заниматься тем, что ему нравится, тем, от чего он получает удовольствие. Важно получить удовольствие своей работы, иначе зачем работать?

И еще любому человеку очень важно видеть результаты своей работы. Не важно, врач это или бухгалтер, – ему важно видеть положительные результаты работы, а не осложнения. И здесь, в нашем отделении, мы можем видеть результат. Мы прооперировали аденоиды у ребенка, который до этого не дышал, не спал, вместе с ним родители не спали, – и в первую же ночь ребенок спит. Какое это счастье, да? Это родитель, который выспался, это ребенок, который выспался. Ты удовольствие получаешь, когда видишь этот результат! Это удовольствие, когда ребенок не слышал, когда ухо бежало, а когда ты сделал операцию, ребенок говорит: «Я слышу!». Когда у ребенка стоит в горле трахеостома, ты восстанавливаешь, иногда в несколько этапов, гортань, убираешь трубку и ребенок говорит свое первое слово, говорит «мама», – это и есть результат.

Ну еще у нас, наверное, та область, где минимальная смертность. Для нас это очень важно, особенно когда мы говорим о детях. Любого врача смерть его пациента убивает.

Первая моя операция была достаточно сложной… Это было наложение трахеостомы (введение трубки через отверстие в шее – прим.) тяжелому пациенту, то есть реанимация пациента, который сам не мог дышать. В основном все хирурги начинают с более мелких операций, но так обстоятельства сложились, что я на тот момент была единственным врачом. Это была первая самостоятельно проведенная операция, да еще и в условиях, когда ты один, есть только ты и больше никого.

Конечно, было страшно. Страх хирург испытывает всегда, при любой операции. Бывают моменты, когда вроде бы все-все-все идет хорошо, а потом раз…  Пациенты все-таки не машины, в которых все стандартно и все можно предугадать, у людей бывают какие-то нюансы. Бывает не совсем правильное строение человеческого организма, анатомия какая-то не такая или пациент как-то не так среагировал, и у любого, даже очень опытного хирурга, возникают элементы страха. И это нормально, в этом нет ничего такого. Этого не надо ни бояться, ни стесняться. Это нормальная человеческая реакция организма — страх. 

Не важно, кто стоит в операционной – мужчина или женщина, все зависит от самого человека, от его характера. Кто-то очень медленный, кто-то очень быстрый, кто-то достаточно кропотливый, а в нашей, именно в нашей специальности, в этом нет ничего плохого. Пусть аккуратно, нежно оперирует подольше и делает лучше. Есть люди более ускоренные. Вот таких людей я все-таки иногда притормаживаю, говорю: «Не надо торопиться, в операционной мы не устраиваем гонки».

Когда ты руководитель, важно чувствовать, что человек на эмоциях. Все мы иногда эмоционируем, если в семье что-то случилось, если настроение с утра испортили, да мало ли какие внутренние переживания, в этот момент я стараюсь поменять операционную бригаду и отправить в операционную другого хирурга. И коллеги это очень ценят.

Это бывает и у мужчин, это бывает и у женщин. Когда все приходят на планерку, я стараюсь считывать эту информацию с людей и понимать, что вот сегодня вот этому моему коллеге лучше полечить людей в стационаре, но в операционную не заходить, потому что там наши пациенты, и там у нас, врачей, должен быть абсолютно холодный мозг. Нужно быть спокойным. Оперировать пациента должен абсолютно здравомыслящий человек.