Как вы выбрали работу в рентгенологии?

Ольга Орлова: Я всегда хотела диагностировать, а не лечить. Мне интересно все смотреть, изучать все мелочи, всю анатомию. Это очень интересная специальность, надо очень хорошо знать и хирургию, и анатомию, особенно когда все посрезово, послойно идет, и ты должен осмотреть каждые пять миллиметров. Почти всему, что я знаю, я научилась на работе. У меня была хорошая практика в НИИТО, было много интересных случаев, металлоконструкции, эндопротезы, была очень хорошая база. Потом я перешла в первую поликлинику, и здесь уже получила опыт работы с КТ, маммографией и так далее. Здесь тоже очень хорошая база, хорошее оборудование, лучше, чем в некоторых частных центрах. Работаю в рентгенологии с 2014 года, получается, уже 10 лет.

Валерия Решетникова: Я чуть меньше, прошла ординатуру в 2022. После курса хирургии я поняла, что делать что-то руками мне не совсем близко, а смотреть, например, брюшную полость, намного интереснее. Рентгенология – специальность, которая затрагивает несколько областей: и хирургию, и онкологию, и терапию, можно развиваться в нескольких направлениях, но при этом оставаться в своей специальности.

О.О.: Конечно, нам все равно приходится контактировать с пациентами, это неотъемлемая часть нашей работы.

В.Р.: Да, пациенты приходят, ты с ними контактируешь, все рассказываешь, объясняешь, и они очень этому рады. Приходят тяжелые пациенты, с которыми надо просто пообщаться, словом помочь. Это, например, пациенты с тяжелыми случаями онкологии, которые раз в три месяца приходят. Диалог с ними очень важен. Есть «постоянные» пациенты, которых мы уже знаем.

Что еще входит в вашу работу?

О.О. Наша работа включает в себя флюорографию, там за день проходит где-то 120 пациентов. Обязательно дежурство в травматологии, там всегда много пациентов, особенно зимой, когда начинается гололедица. Летом много травм из-за самокатов, там непредсказуемые травмы, невозможно предсказать, как человек упадет. Много вывихов и переломов. В травмпункте у нас есть папочка «Гололед» и папочка «Самокаты», там больше всего документов. Потом идёт плановый рентген, маммография тоже, и КТ тоже есть. В общем, все-все-все. Наша узкая сфера на самом деле широкая – мы работаем и в травме, и в онкологии, и в терапии – это очень интересно.

Насколько рентгеновское излучение безопасно для самих врачей?

О.О.: У всех, кто работает с рентгеном, есть при себе дозиметр. С дозиметров регулярно снимают показания, и проверяют, чтобы показания не превышали дозволенной нормы. Аппараты низкодозовые, например, флюорограф дает очень маленькую дозу излучения. Еще одно средство защиты – правильная организация работы, то есть соблюдение радиационной безопасности, элементарно – не входить, когда идет процедура, не стоять рядом, особенно на КТ с контрастом, где доза облучения выше, смотреть, чтобы все было закрыто.  

А для пациентов это опасно? Например, многие пациенты критикуют программу диспансеризации, спрашивают, почему вместо КТ, МРТ и рентгена всего тела у них всего лишь берут кровь на анализ...

О.О.: Рентген и КТ – это небольшое, но, все-таки, облучение, оно вредно, и его применение должно быть обосновано. Поэтому сначала идем сдавать безопасные анализы, а потом, по решению лечащего врача, переходим к более опасным.

В.Р.: Изменения, которые мы можем увидеть, не всегда соответствуют тому, что человек испытывает и какие биохимические процессы в его в организме идут. Иногда визуальный осмотр и анализы дают больше данных. Конечно, визуализация – это хорошо, но она часто выступает как дополнительное исследование. Общий анализ крови и биохимия – это очень важные анализы, которые точно нельзя списывать или заменять рентгеном.

Бывают ли какие-то интересные случаи, которые вы долго помните?

О.О.: Пациенты с онкологическими заболеваниями – и самые тяжелые, и их случаи для диагностики самые интересные. Как правило, у них целая стопка документов, и мы должны сравнить, что у него было год назад, несколько месяцев и что есть сейчас. Бывает, например, рак лёгкого, метастазы в печени и в костях, и мы сравниваем, измеряем по миллиметрикам вот эти вот очаги, какие были до, какие сейчас, вот это всё описываем. Это сложно, но интересно.

В.Р.: И это важно для онкологов, потому что от этого зависит тактика дальнейшего лечения, то есть будут продолжать с пациентом химиотерапию, либо, возможно, планируется оперативное вмешательство, и важна динамика. По сути, от нашей работы будет зависеть дальнейшая тактика лечения. Вспомнила случай: у пациента был перелом бедра, который не срастался, пациент ходил в аппарате Илизарова, возник ложный сустав. Такие сложные случаи очень хорошо запоминаются.

То есть рентгенологи всегда в команде с другими врачами?

В.Р.: Мы работает в команде с другими врачами и только так. Мы иногда даже можем позвонить и спросить у конкретного врача, что ему нужно узнать, какое заключение ему нужно получить. Мы с ними консультируемся, спрашиваем, что именно ищем.

О.О.: Важно, чтобы лечащие врачи собирали анамнез, потому что бывает так, что мы уже «сняли» пациента и ничего не увидели. Нам нужен анамнез, история, как пациент заболел, чем лечился, что привлекло внимание врача и что ему нужно увидеть? От этого зависит, что мы напишем, и от этого уже зависит его заключение. То есть вообще все связано.

В.Р.: Если это терапевтические пациенты, которые приходят, например, на КТ легких, то бывает так, что мы без анамнеза не можем определить, что мы видим – это может быть и онкология, и воспалительный процесс какой-то специфичный, то есть мы можем по-разному интерпретировать результат. Картинка может быть одна, а причины могут быть разные.

О.О.: Наша работа – всегда дифдиагноз. Опухоль, воспаление или что-то иное. Надо понять, что мы видим. Правильно собранный анамнез – это 90% успеха.

Сложно ли научиться читать и интерпретировать изображения?

О.О.: Главное – желание.

В.Р.: И регулярность. И опыт.

О.О.: Нужно начинать с изучения анатомии, чтобы понимать вообще как органы расположены. И еще должен быть рядом коллега, которого можно попытать и у которого можно опыт перенять.

Помогают ли в работе рентгенологов нейросети и искусственный интеллект?

О.О.: ИИ есть, но он не применяется в заключениях. Пока это все на начальному уровне и пока человеческий глаз и мозг намного лучше. И если искусственный интеллект дал какое-то заключение, надо его перепроверить, что-то пересмотреть, потому что он очаг [воспаления] может принять за другое. 

В.Р.: В очагах он неплох, он может видеть эти очаги. А другие изменения, плотные или наоборот, гипоинтенсивные, он хуже улавливает и не научился их оценивать. И все это вопрос интерпретации – это, все-таки, связка, и это помогает ускорить процесс описания, но у нас пока не так всё налажено.  

В чем самая большая радость вашей работы?

О.О.: Когда мы норму пишем. Без патологий, все хорошо, слава Богу. Или положительная динамика – были какие-то очаги или пневмонии, и рассосалась. Это, наверное, самые радостные моменты!